Первая Эпоха была Мир. Гайя пребывала в гармонии сама с собой. Инь и янь, тьма и свет, дух и плоть были в равновесии, свободно перемешиваясь в Ней. Она была всем, и Она была одинока.
Первая Эпоха завершилась, когда Гайя подумала: "Я создам себе детей".

Эпоха Рождения

В начале Второй Эпохи, Гайя родила мироздание. Всю себя она превратила в своих детей. Из живого своего тела она создала сущности янь: жизнь, день, сушу, свет, тепло и огонь. Из своей крови она создала сущности янь: смерть, ночь, воду, темноту, холод и лед. Из последа, бывшего смесью того и другого, появились вещи, не являющиеся ни инь, ни янь. Немного его она оставила на потом, на случай, если еще что-то понадобится сотворить.
Она установила на небе оба своих глаза. Один стал золотым, ярким и жарким, другой серебристым, холодно-сияющим. Свои зубы и когти она разбросала по месту, оставшемуся пустым после творения, и они стали звездами.
Труд был тяжел, и Гайя устала. Ее дочь из глаза, Луна, посмотрела на мир, и увидела, что от ее матери остались лишь кости, да чрево. Она умирала.
"Мать – я разойму твои кости, и сложу их в твое чрево. Я соберу детей вокруг тебя, чтобы ты не осталась одинока. Брат Гелиос будет сторожить днем, и согревать тебя. Я стану сторожить ночью, охраняя тебя во сне. Отдохни".
Луна собрала разбросанные куски Матери вместе, и мир приобрел известный нам облик. Зубы и когти неустанно кружились, неся стражу, и кружатся до сих пор. Гайя молчала, долго-долго. Наконец, она содрогнулась и умерла.
Гелиос потемнел и закричал от гнева. Луна отвернулась в отчаянии, - и услышала крик, прорвавшийся сквозь стенания солнца. Она повернулась назад, и увидела новое дитя, последнего ребенка Гайи-Что-Была – Гайю-Что-Есть. Целительство Луны придало Матери сил достаточно, чтобы закончить мир из оставленного ею на потом.
Именно поэтому даже сейчас солнце чернеет, а луна отворачивается. Они поступают так в память о своей Матери.

Триат

Использовав вещи, созданные Гайей-Что-Была, Гайя-Что-Есть с семейством создали остальных духов и других существ.
Эти дети носились по миру вольно, делая, что им желалось, и всем мешая. Никто не планировал, как с ними управляться – сама идея контроля еще не была изобретена. Никто не знал, как уничтожать тех, кто был уже не нужен Гайе и ее родичам; разрушение тоже еще не было придумано. И все Старшие устали, что над каждой мелочью приходится работать самим; никто не сообразил, как сделать, чтобы новые существа могли создавать друг друга.
В это время три из новых детей – самые древние, мудрые и могущественные – пришли к Гайе и предложили свои услуги. У них возникли идеи. Великий паучий дух, Ткачиха, создала магию под названием Контроль. Громыхающий дух-Дракон, звавшийся Вирм, представил себе Разрушение. А могучий элементальный дух (нет, не знаю, какого именно рода) Вилд изобрел… хм… Продолжение. Плодородие. Они показали Гайе, Луне и остальным, как замечательно работает их новое волшебство, и Старшие позволили им следить за Равновесием бытия.
А Гайя, устав, уснула.

Нашествие обезьян

Однажды ночью, много лет спустя, после того как Трое приступили к своим обязанностям, Луна посмотрела вниз, и увидела, как изменилось лицо ее сестры. Крохотные алые искры усеяли ее лицо словно сыпь. Огни – слишком много, слишком рассеянные чтобы быть вспышками молний, слишком малые для настоящей работы огня: очистки старых лесов и полей, освобождения места под новые.
Луна пригляделась ближе.
Группки детей Гайи собрались у огней – голые обезьяны, в местах, куда как слишком холодных для правильных обезьян.
Луна позвала сестру: "Гайя, проснись!"
Гайя приоткрыла сонный глаз, и увидела обезьяну, пялящуюся на нее. На обезьяне была шкура, ей не принадлежащая. На обрывке жил – тоже чужих – свисали с ее шеи полированные кости кролика. В ее руках была ветка, которую она не отрастила, уставленная зубами, никогда не жевавшими для обезьяны. Самое дурное, на камне появился огонь. Гайя посмотрела за обезьяну, и увидела, что таких как она много.
"ВИРМ! ТКАЧИХА! ВИЛД!" прокричала она. "Чем вы занимаетесь? Кто эти воры, завладевшие силой, дарованной вам?"
"Какие воры?" спросили, примчавшись, Трое.
"Эти!" содрогнулась Гайя под ногами обезьян.
"А!" ответил Вирм. "Это не воры. Это люди".
"Ты сотворила их сама", добавила Ткачиха. "Сразу после лосося, и перед лягушками. Мы обнаружили в них прекрасную приспособляемость, и используем в нашей работе".
"Люди!" взвыл Вилд. "Люди-Люди-Люди-Люди!"
"Я не творила ничего столь жалкого и слабого, и наделенного при этом властью разрушать, упорядочивать и творить. Что у него вокруг шеи? Кто до такого додумался? Если бы мне понадобились обезьяны с блестящей костяной шеей, я создала их".
Она задумалась.
"А я их создавала. Золотые Костепищуны. Где они?"
"Ну… они были такими старомодными. Эти обезьяны могут все то же и многое другое – теперь, когда мы научили их тому, что знаем сами", сказала Ткачиха.
"Их время прошло. Я забираю вещи, чье время проходит", сказал Вирм. "По моей воле Люди убрали их со своей дороги".
"Ушли!" провыл Вилд. "Ушли-Ушли-Ушли-Ушли-Умерли!"
"Ушли навсегда? МОИ ДЕТИ?!" содрогнулась и вскипела от гнева Гайя, и Трое едва устояли. "Все? Люди это сделали?"
"Они тебе не нравятся", прокомментировала Ткачиха.
"Мы можем убить и их, если ты хочешь, чтоб они сгинули", зашипел Вирм.
Только Вилд ничего не сказал, бешено вращаясь вокруг матери.
"Нет", прошептала Гайя. "Вы и так достаточно натворили. Убийство людей ради мести за Пищунов никого не вернет. Вы, трое – заберите у Человека свои дары. Пусть он забудет, как все это делается".
Вилд заговорил. Мое горло пересохло бы от криков и пенья, мои ноги истерлись бы в кровь, а кости сломались от танцев и прыжков, попытайся я передать всю мысль Вилда, но суть ее была вот в чем: Трое могли забрать свои дары у обезьян ничуть не скорее, чем Гайя – повернуть вспять время и стать своей матерью. Вирм мог уничтожить людей, не изменить их, Ткачиха – связать их, но не отобрать силу. А Вилд – Вилд не помнил точно, что он сделал, чтобы даровать обезьянам разум, способный расти, но и он тоже не сумел бы вернуть все назад.
И Луна задумалась: если Вирм способен только разрушать, Ткачиха – связывать, а Вилд расти, что случится с созданием, проклятьем которого стали все три умения?

Хенгеокай

Пока Трое все еще спорили между собой, кто виноват – так ничего и не решив, хотя я подозреваю, Вирм и Вилд сами не впутались бы в подобное, а затеяла все Ткачиха, - Луна взяла нескольких обезьян и несколько прочих созданий, и сравнила их.
Человек вонял, у него была отвратительная шерсть, бесполезные когти, слабенькое обоняние, плохое зрение, так себе быстрота. У него отсутствовали достойные упоминания зубы, и чувство юмора. Все прочие животные были лучше в существенных вещах – по крайней мере, существенных до сих пор, - и куда как мудрей.
Луна обратила свой серебристый взор на Троих. "Почему вы использовали обезьян?"
Она взглянула на сестру, уставшую, изможденную рыданиями и поняла, что та не в силах действовать. Луне пришлось руководить, и она сказала Гайе:
"Мы сделаем для тебя стражей, чтобы ты могла спать спокойно. У них будут те же дары, что получили обезьяны – и много других – но им будет ведомо про нас и наших слуг".
"Мы создадим их, наполовину из Человека, и наполовину из остальных. Они смогут свободно ходить меж Людей, и учить их о нас, но не должны будут жить среди вещей Ткачих и огней Вирма. Они останутся при тебе, впитывая мудрость твоего сердца".
Луна положила обе пригоршни детей себе на живот, и выбрала лучших, храбрейших и мудрейших для службы Гайе: Волков, сражаться ради нее, Воронов, следить для нее, Кошек, слушать за нее, Медведей, лечить ее, Акул сторожить ее кровь, Драконов – помнить для нее, Крыс – прятаться в укромных местах, и ловить то, что пропустят остальные. Змей –
Нет, не Лис. Еще нет.
Затем Луна выбрала лучших, мудрейших и наименее глухих мужчин и женщин, которых смогла найти, и поставила их рядом с самым подходящим для каждого животным. Потом взяла немного последа, оставленного Гайей-Что-Была – ту самую штуку, не инь и не янь, а скорей и то и то, - и связала ей каждую пару воедино. Потом она оплела каждую группу серебряной нитью – прядью собственных волос – и вернула на землю.
И с каждым Меняющим Облик она говорила, рассказав ему о его долге, дарах, его месте, рождении и слабостях. Она приказала им трудиться вместе, и попросила Драконов напоминать остальным о том, как все началось. Она советовала им, как сделать, чтобы Человек оставался на отведенном ему месте, не убивая. Шепотом, она посоветовала им следить за Тремя, особенно Ткачихой, которую подозревала в том, что, обучая Людей, та стремилась к большему, чем признала. Именно из-за того, что она говорила так тихо, эти слова оказались первыми, забытыми Меняющими Облик.
Наконец, Луна позвала солнце:
"Пусть станет холодней. Обезьяны не на своем месте – лед укажет им дорогу домой".
"Спи и не тревожься, Сестра. Мы присмотрим за тобой".

Шен

У Луны еще оставались существа из каждой пригоршни после того, как она создала Изменяющихся. Этих она мягко опустила назад, откуда взяла. Хотя их не сочли достойными величайшего призвания, ее прикосновение изменило их.
Мужчины и женщины смогли видеть, слышать и понимать яснее, и стали шаманами.
Животные стали мудрей, жили дольше и все стали вождями среди своих племен. В свое время они научились слышать Гайю, и ушли на иные Планы, чтобы присматривать за сородичами. Деревья и растения, которых коснулись пальцы Луны, опускаясь к земле, научились видеть и думать, и тоже ушли следом. Все они превратились в ками.
Когда Луна возвращала существ по домам, пряди ее серебряных волос упали на самых разных созданий, и их души стали частью ее собственной. Они все стали хсиен, и принадлежат ей.

Триат ждут

Гайя спала, а Луна наконец отвернулась, танцуя свой траурный танец. Трое остались стоять, где их оставили старейшие.
Вирм исходил яростью. Он чувствовал, что осужден несправедливо. Что Ткачиха одурачила его, а Гайя – его Мать! – покинула. Почему ее больше беспокоят несколько тысяч Пищунов, а не его чувства? Он все еще не понимал, что такого дурного в идее Ткачихи немного помочь Людям – жалкие создания просто стали чуть более полезным – и злился на Гайю и Луну за устроенную Троим выволочку.
Ткачиха сидела, не шевелясь, на кончике своей шелковой нити, наблюдая за новыми стражами восемью расчетливыми глазами. Спустя какое-то время жар Вирмова гнева привлек ее внимание, и она обернулась к змею с улыбкой.
Вилд склонил голову в печали, и вращался на месте почти целый месяц. Потом он улетел в далекие пустоши, где двое других не могли его услышать, и взвыл громовыми раскатами, моля Мать простить его за неповиновение. Когда она ответила, "Да", он уже забыл обо всем случившемся, но с Вилдом всегда было так.

Паутина

Долгие века после того Ткачиха нашептывала на ухо Вирму, сплетая вокруг него свою паутину – желая овладеть и воспользоваться самолично великой мощью, которую распознала в его гневе. Некоторые говорят, она уже тогда хотела использовать его, чтобы восстать против Матери, но я лично думаю, она стремилась управлять им просто ради самой власти. Вокруг самых слабых его колец первой оплелась паутина: Обязанности, Правосудие, Сыновий Долг, Рассудок. Когда она решила, что липкие путы достаточно прочны, она проложила нить по сердцу его ярости.
Само собой, это был ужасный поступок – она не просто предала брата, но преступила положенные ей Гайей и Луной права. Троим предназначалось решать судьбы низших созданий, но Вирм был ей ровней. Надменность заставила ее забыть об этом.
Чистая, неконтролируемая сила ярости Вирма пульсировала в нити, и Ткачиха с трудом могла выносить ее. Она в ужасе попыталась бежать, но паутина была прочнейшей из всех, что она могла сотворить, и привязывала ее к змею. Она сошла с ума.
От ее содроганий, нити, натянутые вокруг самых уязвимых мест Вирма натянулись, впиваясь в его тело и чуть не перерезав его пополам. Разорванные пряди хлестали змея, наполняя его мысли болью. Он взвыл, и ярость в нем превратилась в ненависть.
Вред в этот момент был пока еще невелик, а Ткачиха все еще боялась Матери. Она знала, что поступила неправильно, и раны Вирма не затянутся сами по себе. Про то, что Вилд прощен, ей было неведомо, и она не надеялась остаться в живых, если Луна узнает о ее преступлениях. Посему Ткачиха промолчала. Она постаралась избавиться от всего, что могло указать на нее, и в тайне вынашивала свои планы.
От этих событий, сумасшествия Ткачихи и ран Вирма, мы отсчитываем конец Второй Эпохи.

Эпоха Легенд

В Третью Эпоху последствия безрассудства Ткачихи распространились по миру.
Вирм перестал управляться с собственными слугами. Они не знали, что случилось с их повелителем, но многие все еще честно и сознательно исполняли свой долг, убивая лишь то, чему Гайя судила умереть. Кое-кто из них так поступает до сих пор, но их осталось совсем немного.
Ткачиха, не желавшая, чтобы ее прислужники отыскали ее, освободила наиболее разумных из их числа, а остальных утянула за собой в сумасшествие. Потомков освобожденных пауков можно встретить и сейчас, но опасайся их: некоторые вернулись к ней, других поглотил ее брат-змей, а иные служат другим силам. Им не следует верить.
Ткачиха убедила Вирма, что именно Гайя ранила его, и пара создала себе новых слуг. Помня, как Луна сотворила хенгеокай, они опутали Людей в паучий шелк и змеиные шкуры, желая сделать себе таких же. Результат не оправдал их ожиданий, но они продолжили эксперименты. Именно поэтому по Гайе бродит столько разновидностей бакемоно: двое предателей так и не сумели вывести правильную формулу.
Десять лордов из числа служивших Вирму, известные как короли Яма, обрели собственные амбиции, пока их владыка был отвлечен. На самом деле, они были меньшими из слуг. Их обязанности были ограничены одним крохотным, почти незаметным негативным аспектом инь: Разложением. Но Десятеро таили собственные обиды; они желали, чтобы в мире вовсе не осталось янь (Жизнь разрушала их лучшие творения). Равновесие, которым являлась Гайя-Что-Была, то, которое она старалась оставить в наследство своим детям – они мечтали уничтожить его. Они сговорились между собой, и привлекли на свою сторону прочих потерявшихся детей Вирма. Когда и Смерть попала под их власть, короли Яма создали себе План-крепость из останков Матери, и назвали его Йоми.
Опираясь на эту крепость-королевство, короли Яма отправились завоевывать мир. Из его обитателей кого могли, они брали под свою власть, а тех мужчин и женщин, шен и ками, которых не удавалось убедить присоединиться, их слуги с наслаждением уничтожали. И так много силы Йоми короли влили в своих подданных, что скоро они были уже больше, чем Десятеро.
Йоми начал поглощать Гайю, и Вирм с Ткачихой радовались.

Боги и герои

Будь у нас достаточно времени, я бы наполнил твои уши до самых кончиков легендами той Эпохи – о О-Куни-Нуши, о Лучнике Юи и девяти ложных солнцах, которые короли Яма поместили в небе – о наших родственниках-волках, о том как храбро они отражали нападения Йоми одно за другим, о Бастет и их великих вождях, не допустивших на Семь Сияющих Мостов врагов Луны – о Белом Пере, мудрейшим из Тенгу, живших в Корее – о трех братьях-Окума, исцеливших целый горный массив, после того как по нему прошлось Йоми.
Но сегодня я поберегу дыхание, и скажу лишь три вещи.
Первое: человечество воевало на стороне шен. Маги, мудрецы, обычные люди – они все еще чувствовали землю под ногами, и воздух вокруг, как любое другое существо (и сегодня могли бы, будь они внимательней) – и многие сражались за Гайю. Даже сейчас многие сражаются за Гайю – но по сравнению с безвольными, непонимающими и порочными их меньшинство.
Второе: зов людей, присоединявших свой голос к шен в молитве и в бою, в благодарности и плаче, был услышан Гайей, ее братьями, сестрами и их самыми могучими слугами, услышан и отвечен. Гелиос и Луна, Утренняя Звезда и Красная и другие Старшие посылали своих слуг присматривать и оберегать тех, кто нуждается в них. Духи-служители, отправляясь в разные места, называли своих повелителей разными именами, и разным племенам шен и смертных показывались в различных обликах. Не для того, чтобы кого-то запутать – просто чтобы Старшие знали, где именно на Земле их молят о помощи. Люди называли эти маски, которые носили говорящие с ними Небесные, "богами", "ками", "ангелами", "аватарами" и так далее.
Если очень тщательно изучить бога, можно еще различить, кто из Инкарн или Небесных скрывается за маской, но всегда безопасней обращаться к Старшим теми именами, которые назвала нам Луна. К тому же, боги предпочитают хранить свои секреты.
Третье: когда Старшие увидели столько мудрецов и достойных воинов среди обезьян, хенгеокай и шен, они почувствовали гордость. Для таких могущественных существ, смертные, защищающие Гайю, казались мошками, охраняющими Великую Стену. Боги избирали себе фаворитов, и награждали особо изобретательных, сильных или интересных бойцов.
Некоторые из смертных любимчиков богов получали долгую жизнь, чтобы сражаться с Йоми. Некоторым оказывали честь, позволяя избрать в каком облике они проведут следующую жизнь, или позволяли вспомнить прошлые жизни в новой - именно так люди узнали про реинкарнации. Кого-то после смерти забирали в Небесные Дворы, как советников, бойцов или просто для развлечения – они стали первыми, кого люди назовут "полубогами", "бессмертными". Некоторых сохраняли в смерти, посылая назад служить в новых, лучших телах – сильных, прекрасных и ужасающих. Их назвали Ван Ксиан.
Всего было около десяти тысяч человеческих племен, и десять тысяч созданий не-инь и не-янь, а оба сразу, и десять тысяч ками – и все сражались чтобы уничтожить или сохранить Необходимое Равновесие. Даже Луна, самая проницательная из всех Старших (и с наилучшим обзором) с трудом отличала друзей от врагов. Смертные (редко способные пронзить взглядом небо, под которым родились) – им приходилось еще тяжелей, но, исполняя свой долг и веря богам, большинство избирало правильный путь.
И служители Равновесия победили.

Конец Войны

Все силы Королей Яма были запечатаны в королевстве Йоми, и Ван Ксиан было доверено хранить врата, ведущие внутрь и наружу.
Чтобы легче было различить живых, духов и мертвецов, Старшие разделили мир на три части. Мертвым достался Королевство Инь, из которого они могли наблюдать за своими семьями, и он был приятным напоминанием о привычных им землях. Ками получили Янь, созданный из той же материи что и они сами, в нем боги и их слуги могли свободно говорить с духами, без необходимости облачаться в плоть. А живым боги подарили Срединное Королевство, лучший подарок, о котором можно только просить: место, которое можно было назвать своим, шанс восстановиться после войны, свободу от постоянного вмешательства. Эти три Королевства были все еще довольно близки, и желавшие могли перемещаться из одного в другое.
Хенгеокай, Ван Ксиан и остальные шен много лет исправно исполняли свой долг. Люди прислушивались к своим ногам, ушам и шаманам, и жили настолько близко к природе, насколько могли. Вилд служил, как и предполагали его обязанности. Вирм молча злился, а Ткачиха прятала мысли за паутиной. Повсюду царил мир. Гайя улыбалась во сне. Мало-помалу, остальные Старшие ушли в грезы вслед за сестрой.
Но в мыслях Луны осталась память о войне. Она видела, как все ярче горит недремлющая Красная Звезда.

Эпоха Испытаний

Вторую Эпоху Ткачиха и Вирм прикончили бурей. Третья была убита так тихо, что никто и не понял толком, когда же это случилось. Не было одного великого Предательства. У Гайи теперь было столько слуг – так много уязвимых мест в ее коже, столько созданий, копающих и мечущихся в брешах – каждому из них требовалось лишь на секунду отвлечься, на мгновение проявить невнимательность, на миг закрыть глаза и на шаг отступить со своего поста, и Равновесие будет сломано.
Так и случилось.

Ван Ксиан

Стражи Йоми пали из-за скрытности их повелителей. Боги, удостоившие их второй жизни, почти ничего не поведали о мире перед Третьей Эпохой. Им не был известен Вирм и его цель, и потому они не были готовы к силам, порожденным им, пока Йоми вел открытую войну.
Порок пришел посланцем ко Двору Ван Ксиан. Лесть открыла ему двери, Подкуп нашел ему друзей. Лень приняла программу визита, Упадок подготовил комнаты, Хвастовство вело протокольные встречи. Жадность задала банкет в честь хозяев, Испорченность обеспечивала… развлечения… а Ложь была на посылках у всех их.
Ван Ксиан открыли врата в Йоми слугам Вирма, и взглянули на мир новыми глазами – глазами повелителей.

Люди

Люди пали потому, что они тоже мало что знали о Троих. Вирм, Ткачиха и Вилд всегда были их друзьями. Разве не они принесли Человечеству такие прекрасные дары? Не они возвели его выше других зверей? Все же, Ткачиха действовала среди них осторожно, ибо знала, что большинство людей верны Гайе, и что другие в человеческой шкуре распознают ее работу, как бы она не маскировалась.
Ткачиха послала лишь одного слугу, дабы искушать человечество. Он тоже облекся в людской облик, и на шелковой паутине крался из разума в разум, из деревни в деревню, из племени в племя. Люди едва замечали, что он побывал среди них – но оставались его подарки: семена, иглы, метательные палки, кремень, веревки из жил, жернова. Благодарные обезьяны начали надеяться, что паук придет вновь. Более того, они поняли, что могут повторить сделанное путником, и начали изобретать другие вещи сами.
Прогресс вернулся к своей госпоже, и Ткачиха отвела этому пауку почетное место при своем Дворе.

Стена

Когда Старшие создали Великие Королевства, они разделили все три тончайшим барьером, что-то вроде бумажного экрана – достаточно для уединения, но при необходимости не препятствие.
На это творение Ткачиха взирала с восхищением. Одним махом боги подарили ей способ разделить ее врагов. Она посылала легион за легионом своих самых маленьких ткачей, с простейшим приказом:
Пробежать по Стене.
Каждая прядь, оставленная ими, утолщала бумажную занавесь на йоту. Нити пересекались, сеть становилась крепче и толще. Каждый паук в одиночку был мало на что способен, но вместе они могли добавить к целой Стене новый слой, крепче предыдущего. Пусть на это уйдет много времени, что с того? Чем медленней растет паутина, тем сложнее будет кому-либо заметить, что происходит. Чем позже Старшие поймут, что случилось, тем тяжелей им будет разрушить барьер, не уничтожив при этом Королевства, которые он разделил.

Войны

О, Ван Ксиан были хитры. Они знали, что чтобы спокойно наслаждаться новыми запретными удовольствиями, им придется сделать что-то с хенгеокай. Звериный народ всегда помогал надзирать за человечеством, вместе с Ван Ксиан следя за тем, чтобы поселения не становились слишком велики, или слишком малы. Их глаза были обращены на Десять Тысяч Бессмертных, а охраняемые ими каэрны сверкали роскошной Чи. И Ван Ксиан направили самых речистых из своего числа во дворы хенгеокай, дабы поведать им о смертельной угрозе – других хенгеокай.
Так начались Войны Стыда, так пали Окума.
Но нельзя вечно водить хенгеокай за нос, пусть они бывают несдержанны и импульсивны из-за своих недолгих жизней. Хан расслышали тихий шепот между Ван Ксиан; Тенгу заметили кровь на их руках; Наги почуяли гниль в их дыхании. С прореженными рядами, но вновь единые, Звериные Дворы Изумрудной Матери пошли войной на Ван Ксиан и человеческие поселения, в которых таились Бессмертные.
Гайя устало приоткрыла глаза, и увидела, как самые благословенные ее дети сражаются в войне, которую они не могут проиграть, но в которой никогда не сумеют по-настоящему победить. Их целители исчезли, пав жертвой собственной доброты, а остальных осталось так мало. И мысль Гайи обрела голос, и отправилась исполнять ее волю – дать жизнь новому дитя.

Белолицая

Она родилась в темноте, слепая и мокрая, знающая лишь запах Гайи вокруг, добрую землю под когтями, биение сердца матери возле ее ушей. Она была единственной в помете этого сезона, и шерсть на ее лице была белой.
Белолицая жила как любая другая лиса, но она была самой хитрой, изобретательной, мудрой, быстрой и гибкой из всех, когда-либо живших. Чем старше она становилась, тем больше мудрости обретала в голове и сердце. И все это другие лисы уже когда-то совершали до нее.
Но с возрастом Бай Мианкси начала находить другие пути к мудрости – голоса в ветре, в воде, в деревьях, в земле, в добыче и охотниках, в лагерных кострах людей. Духи всех этих вещей шепчут каждому созданию, порожденному Гайей, но лишь немногие дети Матери останавливаются, и прислушиваются. Бай Мианкси научилась не только слушать, но и говорить, и звать. Она была первой, но она еще не была кицунэ.
Когда мир горел и обращался в пепел под ее ногами, когда слуги Гайи сражались и умирали от когтей друг друга и зубов Ван Ксиан, Йоми вырвалось из своего плена, Ткачиха и Вирм охотились на людей и шен, Бай Мианкси играла в лесах и полях. Она разыскала других умных лис, и научила их тому, что знала. Жертвами их розыгрышей становились все и каждый, кого они встречали. Они спасали слабых, чтобы посмеяться над могучими. Они издевались над бедными, когда это было легче или веселее. Они убивали, когда им приходило в голову. Бай Мианкси и ее последователи странствовали по Срединному Королевству как ветра по ущелью – необученные, дикие и разрушительные, усмирявшие огни или разжигавшие их по воле собственных прихотей.
Именно таковы они были в ночь, когда Бай Мианкси погналась за кроликом в колодец.

Эпоха Тьмы

Наша Императрица провела лишь год на малых небесах, но когда она вернулась, Эпоха Мира сменилась.
Ее двор был разрушен, но лишь осенние листья устилали руины. Она бежала по упавшим деревьям, разыскивая свой народ, страшась увиденного: логово принца Инари, пустое, холодное и голое, границы непомеченные и лишившиеся запаха, лучшие тропы оставленные, фермы вокруг, кишащие мышами и кроликами, и лишь одна нора, одна единственная нора, была еще жива.
В этом темном и одиноком логове дрожал последний лис старого двора, Шишки-в-Ушах. Он рассказал ей, как в ее отсутствие рассеялся двор, и что стало с лисами, которых она когда-то знала. Особенно интересовала ее судьба принца-консорта, но Шишки мог лишь догадываться, и указывать куда-то на запад. Подушечки лап Бай Мианкси ныли от нетерпения последовать за супругом, но она чувствовала взгляд луны через плечо. Требовалось исполнить многое, прежде чем ее время будет вновь принадлежать ей.
Шишки-в-Ушах стал Огонь-Разделяющий-Небо, первым учеником Бай Мианкси и первым Доши. Вместе они нашли других – про каждого нового кицунэ есть особая история, котенок (прим. переводчика: у лис вообще-то щенки, но в тексте всегда именно "котята"), если у тебя найдется время послушать – и Бай Мианкси осталась в Хенане учить их. Лишь когда ее миссия была исполнена – один Лис каждого Пути пятихвостый, и Старейшина в собственном праве – она отправилась на розыски Инари. Его след был холодней сердца Йоми, но она устремила нос на закат Гелиоса, и направилась через Китай.

Пятая Эпоха

В Хубее она не нашла следов Инари, но однажды ночью у дороги встретила демона. "Нихао, страж!" крикнула она. "Как нынче поживают Ван Ксиан?"
Демон полыхнул от стыда, побелел от стыда, и вновь покраснел, на сей раз в гневе. "Ван Ксиан нет больше, маленькая лиса. Избавь меня от оскорблений". И Бай Мианкси почуяла, что кровь, которой он краснеет, не принадлежит ему, и услышала, как шуршит мертвая кожа по иссушенным костям. Ван Ксиан превратились в Квей-джин, и боги забрали у них дыхание и кровь.
В Сичуане принца было не видать, но в гробнице она услышала беседу трех духов.
"Нихао, почтенные предки! Как себя чувствуют павшие герои?"
" Нет героев на этой стороне, маленькая лиса ", сказал первый. "Я проклят обитать в темных местах потому, что у моей семьи не нашлось денег на пристойные похороны"
"Нет героев на этой стороне, маленькая лиса", сказал второй. "Я проклят обитать в темных местах потому, что у моей семьи было слишком много денег, и меня похоронили в нефрите".
"Здесь были герои, маленькая лиса", ответил третий, "но они оставили нас сражаться с Йоми или жить вновь. Среди нас не осталось героев".
В Цинхай даже ветер не помнил Инари, но она разделила кролика с двумя голодающими хсиен.
"Как живется народу Луны?" спросила она, но они, потерянные, ничего не помнили о собственном доме. Она поймала для пары еще кроликов, прежде чем оставить их, но они были укушены пауком и больны, и Бай Мианкси мало что могла для них сделать.
В Тибете горы хранили след многих лис, но нужного она отыскать не могла. Однако ей встретился шаман, предложивший отыскать ее консорта за слово – единственное слово – но он не говорил, какое именно слово ему нужно, и она ушла прочь. Она оказалась умней, чем могла предположить; словом, которое жаждал волшебник, было ее Имя, чтобы сломать его, и выведать ее секреты.
В Непале она поняла, что идет по ложному пути – а возможно даже, к ложной цели, - и вскарабкалась на высокую гору, чтобы быть ближе к Серебряной Леди во время молитвы. Закончив обряд, она потянулась, и заметила Кота и Ворона, наблюдающих за ней с других пиков. "Нихао, Глаза Гайи!" Оба, как она знала, любили этот титул. Двое одновременно посмотрели на нее. "Как дела у слуг Великой Матери?"
"Плохо. Плохо. Мы истреблены; мы преданы; нас заполонили обезьяны", ответил Ворон. "Вот, к примеру, Танге Фом, живущий через три долины вот в той стороне, в такой беде с этими деревенскими, я просто не знаю – "
"Кто спрашивает?" осведомился Кот. "Мы не скажем тебе ничего, пока не узнаем, кто ты".
"Я кицунэ; Я служу Луне и Гайе. Я путешествую на запад, и возможно я Белолицая, а возможно и нет".
"Киитсне", знающим тоном произнес Кот, хотя прежде никогда не слышал ничего подобного. " Ты никто. Мне не зачем тратить свое время на такую жалкую Киистне как ты", и (умирая от любопытства, конечно) повернулся спиной, выражая превосходство – но остался так, чтобы все слышать.
"Брат Ворон, я хочу узнать больше о нашем народе. Многих ли я могу встретить поблизости?"
"Нас неисчислимое множество", как один, сказали Ворон и Кот.
Кот перекатился, привлекая внимание Бай Мианкси. "Многие Хан и Багира гуляют по этим горам. Все силы земли и неба мы способны обратить против наших врагов, и на каждого противника у нас найдется двое опытных воинов, и молодой, даже совсем котенок, но способный сам биться один на один".
Ворон изумленно посмотрел на своего кошачьего сородича.
"Ага. Можешь себе и дальше повторять".
"Нас действительно множество, сестра-Лиса. Четверо: этот мешок с блохами, я, Танге Фом и волчица, оплакивающая павшую стаю. Вот армия Гайи в этих краях".
Бай Мианкси заплакала от горя, видя как изменился мир. Ее принц пропал, ее сердце было разбито, но как мала оказалась эта рана, по сравнению со множеством мертвых, изуродованных, измененных, голодающих, одиноких, пойманных в паутину и пораженных порчей, сломанных, забытых и забывших созданий земли.
"Я не стану больше тратить время на поиски моей любви и моей судьбы!" обратилась она с молитвой к Серебряной Леди. "Прости, что я потратила все эти годы, разыскивая принца. Что требуется от меня, госпожа?"
К ее изумлению (ибо именно на этот миг она была настолько скромна, что искренне не ожидала, будто Луна прислушается к столь недостойному просителю), молитва была отвечена.
"Время не было потрачено зря, дорогая племянница. Путешествуя, ты увидела, какое горе причинило Йоми твоей Матери и ее слугам; и путь твой вел в правильном направлении. Сейчас мы приказываем тебе спуститься с гор в Индию. Мы желаем, чтобы ты занялась уничтожением династий, которые Небеса более не считают достойными править".
"Некоторые из них еще не существуют; работа займет у тебя некоторое время".

Смерть империй

Теперь Бай Мианкси доказала, что является не просто Первой, но и Лучшей. Маленькие кицунэ вроде нас способны уничтожить зло в лице политика, правителя, диктатора – порченного Вирмом тирана – и гордиться деянием. Бай Мианкси была палачом наций – и оставляла в живых население.
В Индии, она позволила добродетельному и терпимому королю Асоке прожить и править долго и плодотворно. Его потомков она свергла.
По ее воле пала династия Цинь; в свое время, четыре столетия спустя, ослабли и пали жертвой ее манипуляций императоры Хань. Она посетила Суй, когда Небеса отвергли династию – и когда династия отвергла Небеса. Полная история ее путешествий неизвестна; она была лисой-одиночкой, и за столетия брала себе много имен.
Когда император Японии Тоба потерял Дозволение Небес, Бай Мианкси проникла в его покои и завладела телом его любимой наложницы. Ее целью, насколько мы знаем, было уничтожить разложившийся, запутавшийся в интригах Двор и его страшных темных магов. Но Ломающие Имя оказались для нее слишком сильны, или раскрыли ее слишком рано. Они предупредили императора, и провели ритуал изгнания Белолицей.
Изгнания. Как духа, ага. Глупые маги и жрецы даже решили, что уничтожили ее. Нам-то виднее. Но все же, история Первой кицунэ оканчивается, с ее изгнанием из Девы Драгоценностей. Нет! На сегодня хватит.

Принц Инари

Ее принц хранил свои секреты ближе к телу; никто кого я знаю, никогда не выведал, кто обучил его искусству быть кицунэ (они осмеливались спросить, полагаю, но без толку). Так что у меня нет истории, которая привела бы его от места рядом с Бай Мианкси в их жилище в Хенане до каэрнов и храмов Японии.
Катарибы этой страны, которым виднее, говорят, что когда принц явился туда, и начал учить их быть Лисами, а не просто лисицами, он имел пять хвостов и золотистую шерсть. Он сиял как солнце днем, как луна ночью. Он умел то, что не способен повторить ни один из девятихвостых доселе, и повелевал сутью земли и неба. Он способен был, и часто так и поступал, отправить свой Двор на другие острова архипелага, в Китай, Корею, Монголию, Манчжурию – даже в Тибет и Индию.
Он привел Старейшин к вратам каэрна Гару племени Хаккен сквозь расколовшую небо летнюю грозу, которую сам же и призвал, и семейство Деда Грома воплотилось, дабы поговорить с ними.
Самых непринужденных, ловких и безобидно выглядящих Катариб своего Двора он отправил сплетничать с Тенгу, и поток слухов потек между Вороном и Лисой.
Самых молодых, почтительных, вежливых и голодных до легенд котят он отправил к Дракону, и со временем Зонг Лунг принял приглашение занять пост Главного Небесного Историка при дворе Инари.
Самого неразборчивого, подлого и опасного бойца среди своих Эджи он отправил сражаться с врагами Незуми, и вскоре они стали воевать на его стороне.
Добрейшего, самого способного и благородного Гукутсуши он послал заботиться о последнем во всей Японии, умирающем Окума, и двое сдружились между собой. Медведь даже сказал, однажды перед смертью, что когда-нибудь кицунэ обретут доверие.
К Нагам он не отправил никого; посланник от них придет сам, сказал он, и кицунэ надлежит отнестись к Змеям с величайшим почтением.